Блуд на Руси (Устами народа) - 1997 - Страница 80

Тут же пил, за столиком, кумыс наш священник и, перебив Ахмета, сказал мне: «По магометанскому закону женщина есть как бы животное и так на нее смотрит муж». Ахмет даже не повернулся в его сторону, и я видел, что священник говорил по трафарету, как я ученикам гимназии. Со мной была жена и переспросила: «А что, если она ему изменит. Этого невозможно, это не бывает». Ну, а если случится? Ему не хотелось отвечать. Как же случится? Если муж уезжает, например, по торговле, на год-два: никто, сосед или его друг, не может войти и никогда не войдет в его дом. Это — ужасный стыд и непозволительно. Тут я понял идею гарема, нашего древнего терема, и слова Ахитовеля Авессаламу: войди на половину (часть дома) жен твоего отца: тогда народ увидит, что ссора твоя с отцом непримирима и на смерть.

Это восточное чувство, совершенно неизвестное на западе: у нас измена до того в крови цивилизации, что с нею боролись, боролись и наконец перестали; каждый сберегает кое-как свое, а уже подумать, чтобы у всех свое соблюдалось, никому и в голову не приходит теперь. «Но все-таки если случится, — настаивала моя жена. — «Если случится измена и об этом покажут перед обществом четыре почтенные человека, но уже такие почтенные, такие почтенные... одним словом которые никогда не лгут, то такую жену по пояс закапывают в землю и закидывают камнями».

Но вот тайный инстинкт женщины. Мы оба были задумчивы с женой о слышанном, пришли домой, она и говорит: «Что мне более всего из рассказанного нравится, это — что изменницу закидывают камнями: как они ценят любовь женщины!» Я не сразу понял:но, размышляя, решил: да, как им нужна, психологически нужна верная жена! и во что оценить семейное чувство целой страны, целого Кавказа — здесь у нас ни одной неверной мужу жены! Нам просто непонятно это чувство, этот подъем на аэростате, в области супружества, этот горизонт, эта линия воздуха. У меня жена не изменяет, и у соседа с правой стороны тоже, а вот с левой пошаливает, впрочем, не знаю, только говорят. Все наши романы, то есть почти целая литература, вертятся около измены, и рисуют, как измена психологична, красива, углублена, живописна. Да это так и есть, и должно было так стать :раз в браке, вечном, не расторжимом ни по какой причине, духовном и прочее, нет любви, то любовь должна была прорыть себе канавки, она бросилась в подворотню, робка как собака и увертлива как собака. И собственно истина-то супружества, верного, любящего, духовно телесного, и лежит в этой вывернувшейся из-под форм любви, отчего она и живописна стала, и углубленно-психологична, оставив в узаконенных формах один хладный труп супружества.

«Ну, растлевай меня по закону, это уже из тьмы веков, и хоть мне гадко, но я мирюсь, ибо освящено: я вознагражу себя потом теплом и поэзией с другим». Ужасно, но истинно...

«Верные — ходите на ваши нивы попалась мне в Коране одна строка, афористическая. У мусульман конечно меньше, чем у нас, фактического (тайного) многоженства; у нас мало-брачие, но много-знайство (и познал Адам Еву, Быт. 4) женщин. Совсем я не видал ни одного христианина, который бы испытал одну женщину. Валандаясь между 18 и 28 годами с проституцией, он им и счет потерял. В мусульманстве (я расспрашивал татар-старьевщиков, и на Кавказе) осуществленная моногамия и едино-"знайство" женщины, добровольно: ибо ведь рождается девушек почти ровно столько, сколько мальчиков (немножко больше), и лишь очень богатым достанется этот кусочек лишка рожденных девушек, но так как никого в девах не останется, то средний, то есть почти всякий мусульманин, едва раздобыв, похитив женщину или купив ее себе (калым, который дается женихом при вступлении в брак и хранится на случай развода), во всяком случае, нечто за нее пожертвовав, — только ее одну и знает, даже почти ее одну видит.

Но перейду к строке Корана: эта чистейшая одно-женная мусульманская жизнь и образовалась на почве первоначального законодательного многоженного завета: «одите на ваши нивы», при котором расхватали девушек, и когда девушек не осталось — а их сейчас же не осталось — водворилась строжайшая с ними бережливость, как с дорогим товаром [у нас лежалый товар, засидевшиеся девы и даже безнадежные, так что уже сама, несчастная, хоть кому-нибудь и насколько-нибудь время отдается (падения, только бы восстановил семя вечного родительства)]. Родного коня нужно беречь; дорогое ружье — в чехол. Так и с женой на Востоке — по простейшим причинам. Но никогда Пророк и мусульманство не стояли на точке зрения: «Ах, что делать? лукава природа человеческая, но будем честны: возьмем гнусность во всей ее необоримости». Так рассуждают петербургские писатели, а не восточные пророки...

Если бы Спаситель был против брака, то ведь Он учил в эпоху многоженства (у евреев оно прекратилось около XIII века нашей эры) и какой бы гнев оно вызвало у Него, какие укоры, аналогичные укорам книжникам и фарисеям! Но Спаситель даже не упоминает о многоженстве, то есть против ужасного греха не сказал и простого возражения. Кто смеет это перетолковать в смысле умолчания Иисуса: ведь Он — Бог, и разве не обличил всякую, при нем жившую, живую неправду. А полигамия была живою. Этим и объясняются неизреченной мудрости глаголы, сказанные им пятимужней самарянке. Слова Его о невоззрении на женщину опять перетолкованы: Его утомили лицемерные старейшины, вечно болтавшие о седьмой заповеди, и Он обличил их почти в тех же словах, как тогда, когда они привели перед Него сблудившую от мужа жену (только таковые, а вовсе не вольные девушки, побивались у иудеев камнями; см. Второзаконие). Он им сказал: блуд — блуд, седьмая заповедь — седьмая заповедь; да разве каждый из нас, кто смотрит на женщину (с вожделением) — уже не нарушил эту седьмую заповедь и не прелюбодействовал в сердце своем? Вот от чего старайтесь удержаться.