Блуд на Руси (Устами народа) - 1997 - Страница 54

Но подобные исследования невозможно делать, не зная языка страны, и немногие иностранцы приняли на себя труд изучать его. От этого и возникли столь неосновательные рассказы об этом народе, который, со своей стороны, много способствовал распространению их, оказывая в разных случаях свое презрение к иностранцам и ко всему, что походило на моду или обычай чужих краев. К этому присоединялось еще то обстоятельство, что в начале текущего столетия обычаи и нравы русских были совершенно иные, чем у всех прочих европейских наций, и в этом народе вовсе не знали ни правил благопристойности, ни даже общего права людей и иностранных министров, которые соблюдаются при прочих дворах Европы.

...

Показание № 65

Страсть или привычка к доносам есть одна из самых выдающихся сторон характера наших предков. Донос существует в народных нравах и в законодательстве. В которой из этих двух сфер он первоначально зародился: из жизни ли проник в законодательство или из законодательства привился к народным нравам я не берусь разрешать; да и сомневаюсь, чтоб это было разрешено положительным образом.

Общественное мнение было никак нс против закона о доносах, и между законами, изданными Петром, едва ли был более популярный, чем закон о фискалах. Звание фискала, как в наше время могли бы подумать, вовсе не какое-нибудь тайное и с невольным стыдом принимаемое обязательство: это служебная должность, подобная всякой другой, официально признаваемая и правительством, и людьми, в нее поступающими. Имена их были известны, точно так же, как и их обязанности. Места фискалов искали даже купцы первой гильдии. И нечего этому удивляться, ибо фискал был более или менее вознаграждаем за свою службу, никого не боялся сам, тогда как, напротив, все его боялись, все в нем нуждались! Мало того, можно подумать, что фискал был лицо довольно уважаемое в своей местности и что к его содействию нередко прибегали люди, утесняемые воеводами, волочимые по судам и т.п. Словом, фискалы были в понятии народа, как и в понятии законодателя, истинными очами и ушами государевыми.

...

Показание № 66

Страсть или привычка к доносам, — так начинает г. Щебальский, — есть одна из выдающихся сторон характера наших предков. Вопрос, следовательно, в том, что такое донос: страсть или привычка? . . Если донос есть страсть, то ясно, что он не что иное, как произведение народного духа, ибо страсть зарождается всегда внутри человека и, распространяясь на внешние предметы, подчиняет их своему влиянию. Привычка же, наоборот, образуется от влияния на человека внешних сил и предметов, которых он устранить и подчинить себе не может и неизбежному присутствию которых сам мало-помалу подчиняется. Следовательно, если донос есть привычка, то первоначального зарождения его следует искать вне народной жизни, вне свободного творчество его духа.

Итак, что такое донос?

Во-первых, несомненно, донос есть нечто само по себе столь гнусное и омерзительное, что порядочные люди всех времен и наций почитают за ужас и крайнее бесчестие быть не только участниками, но даже подозреваемыми в учинении доноса. Всего же замечательнее то, что люди, сами занимающиеся доносами по ремеслу, каковы шпионы и лазутчики, считают оскорблением для себя название доносчика. На днях нам случилось читать мемуары одного знаменитого испанца, дона Хуана де Либрандос, известного своим анафемским иезуитством и доведшего в прошлом веке систему шпионства до неслыханного в этой стране совершенства. Сам дон Хуан считает ненавистным имя доносчика и сознается, что в Испании отыскание благонадежного шпиона сопряжено с величайшими затруднениями. А г. Щебальский не затруднился заподозрить всех наших предков в искренности и ничем не удержимом расположении к подобной благонадежности! Ведь если б такое расположение действительно было искренним, то зачем же было Петру Великому ограждать своих фискалов, обер-фискалов, инквизиторов и протоинквизиторов теми постановлениями, на которые указывает сам же г. Щебальский? Зачем давать половину штрафа тому, кто делает донос из одного непреодолимого влечения, зачем угрожать жестоким наказанием и разорением имения за досадование на доносчиков, там, где донос любимое чадо народа?

Если б это чадо действительно было таковым, то отчего же народ не почтил его ничем, кроме пословицы: доносчику первый кнут? Как объяснить такое суровое отношение к благонадежному ремеслу со стороны того народа, который снисходительно смотрел на самые беззаконные отклонения от порядка, например, на разбой, считая его простым пошаливанием и воспевая в своих песнях удалых разбойничков? Где же песни наши о доносах и доносчиках? До сих пор мы их нс слыхали.

Давно уже замечено, что русские, по своей широкой натуре, способны более болтать и доносить на самих себя, чем шпионить и доносить на других. Из этого вытекает прямое решение, что к доносу привыкнуть нельзя, что донос не может быть привычкой. Стало быть, это страсть? Нет, не стало быть.

Еще давние философы заметили, что нет такой страсти, которая бы не могла обратиться в привычку, и нет такой привычки, которая бы не обращалась в страсть. Между тем к доносу никто от сотворения мира привыкнуть не может: значит это не страсть. Если б донос был страстью, ему бы прощали люди, как прощают всем человеческим страстям. Мы видели, что даже разбойники прощаются; одни только Иуды предаются вечному проклятию. Это потому, что разбойник раб страсти или привычки, что в нем видят зверя, способного нанести только личную обиду; в лобзаниях же предателя оскорбляется все человечество, все, что в нем есть наиболее святого.