Блуд на Руси (Устами народа) - 1997 - Страница 101

101

Проводник хотел поместить на верхнюю полку чемодан, в котором лежал вверенный приказ о наступлении, но я так резко и неожиданно схватил его за руку, что, сделав неловкое движение, он, внезапно, углом чемодана ударил и разбил электрическую лампочку. Женщина вздрогнула от громкого звука лопнувшего стекла. С бесконечным количеством извинений проводник постелил постели и вышел. Мы остались вдвоем.

Еще полчаса тому назад, ожидая на перроне Гомслевского вокзала прихода поезда, я мучительно хотел спать. Мне казалось величайшим блаженством вытянуть ноги и положить голову на чистое полотно подушки. Теперь же сон совершенно покинул меня. Я старался в полутьме разглядеть лицо женщины и чувствовал, что неожиданно се присутствие воспринимается мною именно так, как присутствие женщины. Как будто невидимый, неотступный ток установился между нами. Впрочем, я ощутил его чуть позже.

Я решительно терялся от своей ненаходчивости, хотел и нс знал, как с ней заговорить. В синем свете ночника едва бледнеющее лицо женщины казалось красивым и значительным. Она спокойно, будто не обращая внимания, на меня, смотрела в окно, повернув тонкий профиль, казавшийся в полутьме печальным.

— Простите, вы не знаете, где можно напиться кофе? — спросил я, чувствуя всю нелепость вопроса.

Она молчала, и, мне показалось, улыбка тронула ее губы. Внезапно решившись, я пересел на ее диван. Она не отодвинулась, только слегка отстранила голову, как бы для того.чтобы лучше разглядеть меня. Тогда осмелев и уже почти не пытаясь найти слова, я протянул руку и положил се на подушку почти около талии дамы. Она резко пересела дальше, и вышло так. что бедро ее крепко прижалось к моей протянутой руке.

Кровь ударила мне в голову. Долго сдерживаемое желание заставило меня не рассуждать, не задумываться над тем, что я делаю, обнять гибкую талию. Женщина отстранилась, уперлась мне в грудь руками, и в слабом синем свете лицо ее бледнело нетерпеливым призывом.

Не владея собой, я стал покрывать ее лицо поцелуями, она сразу поникла, ослабла, спустившись в бессилии на подушку. Склоняясь над ней, я все еще не осмелился прижаться губами к ее алеющему рту. Но против моей воли, совсем инстинктивно рука моя забиралась все выше и выше по туго натянутому чулку. Мои пальцы вздрагивали, и ответная дрожь пробегала по неподвижному женскому телу. Когда за подтянутыми юбками над черным чулком показалась полоса белого тела, она блеснула ослепительнее, чем если бы в купе загорелась яркая лампочка. И тут, наконец, я понял, что женщина отдается: она закрыла лицо руками и была совершенно неподвижна так что, уже никакая дерзость не в состоянии была встретить отпора. Ее ноги беспомощно свисали к полу и нестерпимо резали взгляд белизной тела между чулками и легким батистовым бельем. Тело ее дышало на меня. Тяжелая, тугая кровь наливала мои плечи, стесняла дыхание. Я чувствовал, как невыносимыми тесемками мешает мне закрытый на все пуговицы мундир. Будто постороннее, не зависящее от моей воли тело с упорством стальной пружины просилось на свободу, и незаметным движением я выпустил его, расстегнув пуговицы. Рука моя уже без дрожи прошла расстояние, отделяющее полосу открытого тела, до места более потайного и пленительного.

Я предчувствовал уже, как через мгновение утону в этом покорном, свежем, как спелое яблоко теле. И в ту же минуту заметил, что дверь в коридор захлопнулась не совсем плотно. Закрыть ее на замок было делом нескольких секунд, но и их хватило бы освободить для грядущего наслаждения ту часть моего тела, которая была разительно более нетерпеливая, чем я сам. Никогда до того дня не испытывал я такого припадка всепоглощающего сладострастия. Каждая минута промедления стала наполнять меня страхом, будто боязнью, что я не выдержу напора крови и в недра женского тела вместе с семенной влагой потечет горячая алая кровь. Я поднял ее по-прежнему сжатые ноги, положил их на диван. Окончательно приведя в нужное состояние свой костюм, вытянулся около женщины. Но скомканный хаос тончайшего батиста мешал мне. Думая, что это слишком длинная рубашка, я резко дернул ее вверх и сейчас же почувствовал под ее ощутимым покровом шелковистую нежность мягких волос. Мои пальцы коснулись покрытой батистом ложбины и прижались к ней, скользнули в ее глубину, которая разделялась с покорной нежностью, как будто я дотронулся до скрытого, невидимого замка. Тот час же вздрогнули, согнулись в коленях и разошлись ее сжатые ножки, мои же без усилий разжали их до конца. Капля влаги, словно слеза, молящая о пощаде проступила через батист на мои руки. Меня переполняло предощущение неслыханного счастья, невозможного в семейной жизни, которая связала меня, не дав достаточного опыта, чтобы справиться с секретом женских застежек. Я бестолково искал какие-то кнопки, чтобы устранить последнюю преграду, тянул какие-то тесемки, но все было тщетно.

Вне себя от нетерпения хотел уже изорвать в клочья лоскут батиста, как вдруг в дверь резко постучали и проводник сказал, что скоро станция, где можно напиться кофе. Выйдя в коридор, я сделал ему замечание, что ночью нельзя из-за каких-то пустяков будить пассажира. Он обиделся, и пришлось с ним отнять несколько минут.

Вернувшись в купе, я не обнаружил в позе женщины никаких изменений: ее замкнутые руки так же закрывали лицо, по-прежнему белели обнаженные ножки. Все еще желая этого тела, тем не менее былой жажды я уже нс испытывал. Поборовшее меня нетерпение исчезло настолько, что я почти испугался, когда, прижимаясь снова к телу, почувствовал, что устранено последнее препятствие к обладанию им. Курчавый шелк необыкновенно пушистых волос был открыт, мои руки свободно коснулись таинственного возвышения, и я легко скользнул в эту еще теплую, влажную глубину. Но увы, это была только рука, все остальное будто потеряло охоту погрузиться в нее. Соблазнительная прелесть ножек была теперь широко раскинута, одна из них свисала на пол, не давая мне другого места, кроме как среди уютного беспорядка.

101