Блуд на Руси (Устами народа) - 1997 - Страница 95

После смерти «старца», царица и ее фрейлина вместе молятся на его могиле. Он из потустороннего далека оберегает «маму», подаст ей одной понятные знаки. Инкогнито подруги направляются в ресторан. Пряча слезы под темной вуалью, сентиментальная Александра следит за мельканием смычка в руке румынского скрипача.

До краха империи остаются считанные дни...

Отрекшийся от престола государь возвращается под конвоем в Царское Село, где Александра находится на положении арестанта. Солдаты хмуро и незаинтересовано скользят глазами по осунувшемуся лицу, так знакомому им по портрету.

— Открыть ворота бывшему императору! — звучит отрывистая команда. Офицеры с красными бантами, перекатывая папироски в губах, держат руки в карманах. Никто не отдает чести. Извечное российское хамство...

В книге М.К.Касвннова «Двадцать три ступени вниз», где, в частности, описывается последний маршрут низложенного монарха, меня привлекло следующее описание:

...Александра Федоровна вынула из сумки химический карандаш и отточенным твердым острием изобразила на глянцевитой белой поверхности оконного косяка знак свастики, подписав рядом: 17/30 апреля 1918 года.

Жильяр (учитель детей) увидел ее через три месяца, когда вошел в дом вместе с белогвардейскими следователями. Тогда он заметил в своем дневнике: «На стене в амбразуре окна комнаты императрицы я сразу же увидел ее любимый знак Swastika, который она столь часто рисовала... Такой же знак, только без числа, был нарисован на обоях стены на высоте кровати, принадлежавшей, видимо, наследнику».

...О симпатии русской императрицы к свастике с тех пор говорят на Западе. Лондонская «Таймс», рецензируя американский двухсерийный фильм «Николай и Александра», назвала Александру Федоровну «фашиствующей Брунгильдой». Главу о пребывании Романовых в Ипатьевском доме В. Александров так в своей книге и озаглавил «Под знаком свастики».

Фашизм тут, конечно, сбоку, припеку. Свастика — древнейший мистический символ получила распространение в качестве оккультной эмблемы, что и привлекло соответственным образом настроенную Алике Гессен-Дармштадтскую. Но запомним непроизвольно выстроившийся ряд: истерия, мистика, эмблема фашистских погромщиков.

«Есть вина, страшная вина — но кто в ответе? — вопрошает Зинаида Гиппиус в «Маленьком Анином домике». Немой царь, призрак, не существующий, как сонное марево? Убитая, на куски разрезанная, в лесу сожженная царица? Обалделый от удачи, похотливый и пьяный сибирский мужик? Или уж не эта ли стеклоглазая, круглолицая русская баба фрейлина, хромая Аня?

Все равно, Все равно. Нельзя сделать так, чтобы не было бывшего. Не для осуждения, не для мести надо вспоминать его, понимать его, держать в уме. Но в бывшем — теперешнее, а главное — будущее. Сказка, которую еще будут рассказывать...»

О своих с Мережковским теософских исканиях Гиппиус и не вспоминает. И едва ли догадывается, что в оккупированном немцами Париже ее, уже дряхлый супруг — творец «Антихриста» и «Юлиана Отступника» — будет словословить Гитлера.

Но верно — сказку еще будут рассказывать.

...

Показание № 97

Обычно физическому противопоставляют духовное и, соединяя последнее с нравственным, а пол относя к физической стороне жизни, порицают половую деятельность, как недуховную. Добавим, что еще чаще в основе отрицательных на нее взглядов лежит то, что она свойственна всем животным, есть животные функции в человеке, который разумом и культурою и вообще другими благороднейшими проявлениями уже поднялся над животными, вышел из животного состояния...

Но, спрашивается, унизительно ли для нас животное дыхание, кровообращение и пищеварение, как у животных? Животные суть части космоса — и все космологическое им присуще, как человеку. Наконец, противоположение духовного — физическому: прежде всего, влюбление и страсть не духовны;а затем и самое сближение полов, передавая дитяти столько же тело, как и душу, с наследственными качествами физическими и духовными родителей, — явно не есть акт физический, но духовный и физический. Оттого-то и запутывается сюда страсть, как она не запутывается в другие чисто биологические акты (дыхание и пр.), что тут участвует душа. Ведь сопутствующие половой страсти феномены иллюзорности, мечты, воображения, негодования, нежности, тоски, доверия, подозрения и пр. и пр. — можно сказать, весь арсенал шекспировщины и шиллеровщины, уже во всяком случае не физичны, а именно психологичны! Таким образом, по нашему мнению, половое чувство соединено с нравственностью положительным образом — соединено плюсом...

Действительно, инквизиторы не были ли именно девственны? Что же, за эту их прекрасную девственность не звать ли их нравственными людьми, хотя они пытали, мучили и жгли людей? Между тем затмение совести в человечестве зашло так далеко, что жаргон действительно называет их нравственными людьми, и, кажется, нигде еще не сказано, что инквизиция была безнравственное явление, инквизиторы были безнравственные люди. Между тем пора подать руку медикам и сказать с ними, что эти жестокие и бесчеловечные люди (тем самым) были безнравственны, тогда как французская куртизанка с литературным кругозором Нинон де Ланкло, афинская гетера Аспазия и прочие, никому вреда не причинившие, никого не заставившие страдать, были обыкновенные люди, ни безнравственные, ни нравственные и которые устраивали свою личную жизнь так, как им казалось лучше, и во что решительно не может вмешивать свое суждение никто третий...