Инсургентов было до 2000 человек, окруженных целыми массами сочувствующей им "черни". Такие силы в руках одного вождя могли решить все дело тем более, что из рядов правительственных войск постоянно приходили от солдат советы продержаться до ночи, а тогда и они перейдут на сторону восставших. Но тут-то и обнаружилась в рядах инсургентов полная дезорганизация. Ждали диктатора,он не появился. Не было единства действий, единства распоряжения. Наступил вечер, вечер декабрьский, холодный, солдаты утомились, озябли, проголодались, а А. Трубецкой все не являлся.
Перед инсургентами показались жерла пушек. В качестве прикрытия к ним был поставлен взвод кавалергардов под командою, опять обстоятельство, Которе могло бы иметь решающее значение, члена тайного общества, бывшего накануне на революционных совещаниях у Рылеева, поручика кавалергардского полка Анненкова... Артиллерийсая прислуга, как это тут же обнаружилось, не хотела вначале стрелять по своим... Перейди в этот момент инсургенты в наступление, и при создавшемся положении орудия легко могли очутиться в их руках, а тогда дело, конечно, приняло бы другой оборот.
Но за отсутствием единого ответственного руководителя, распорядиться было некому, а при таких обстоятельствах неизбежно должно было случиться то именно, что и случилось в действительности...
За первым выстрелом орудий последовал второй, третий, четвертый, и на этот раз картечь делала свое губительное дело в самой гуще инсургентов и народа. Все бросились бежать врассыпную. Михаил Бестужев хотел построить остатки своих войск на льду Невы и броситься с ними на Петропавловскую крепость, но по ним стали стрелять ядрами, и в довершение лед не выдержал тяжести массы народа и проломился. Раздались крики "тонем”. Трагедия приходила к концу. Лейб-гренадеры и моряки стали бежать по узкой Галерной улице. Но и туда послали орудия, которые открыли продольный огонь... Насколько в течение целого дня в правительственном стане было растерянности и нерешительности, настолько теперь в нем было силы и энергии.
...Как могли подобные люди родиться и вырасти в России, в среде дворянства, которое не знало других традиций, кроме самого отвратительного холопства перед царем и самого варварского деспотизма по отношению к крестьянам — своим рабам, которое всеми своими интересами, всем своим существованием противоречило свободе и гуманности. Если бы в этой среде случилось несколько исключений, в этом не было бы ничего удивительного; но что несколько сот человек, родившихся, живших в привилегированной обстановке и занимавших более или менее блестящие и доходные места в обществе, принесли себя в жертву, отдали себя на заклание, чтобы, уничтожить привилегии и освободить своих рабов, вот чего никогда не видано было ни в одной стране и что действительно имело место в России. Как объяснить это странное явление? Я его объясняю себе варварской нетронутостью их натуры. Они еще нс были развращены длительным влиянием буржуазной цивилизации Запада, не имели времени пресытиться ею...
...В личной жизни своей Николай I не представляет собой исключения в роду Романовых. И при нем во всей силе остаются те нравы, какие издавна прочно укоренились в доме Романовых. Если век Екатерины или Елизаветы Петровны своим бесшабашным, подчеркнутым каким-то цинизмом и распутством весьма успешно бил все рекорды, установленные при дворе Людовиков XIV и XV, если Екатерина и Елизавета навсегда связали свое имя с этой особой, юнкерской, какой-то ухарской, мозги набекрень развращенностью, и прославили этим свое имя, то Николай Павлович имеет все права обижаться за невнимание к нему. Он, со своей стороны, всемерно старался проявить себя и в этой области не менее, чем та же Екатерина. Вина не его, а только неблагодарного потомства в том, что имя Николая не сделалось в этой области нарицательным. Только жестокость Николая Палкина могла затмить эти его заслуги.
Среди хранящихся в Пушкинском доме в Петербурге материалов Добролюбова, не пропущенных царской цензурой, имеется статья, которая так и называется «Разврат Николая Павловича и его приближенных любимцев».
Всякому известно, что Николай пользовался репутацией неистового рушителя девических невинностей, рассказывает Н.А. Добролюбов. Можно сказать, что нет и не было при дворе ни одной фрейлины, которая была бы взята ко двору без покушения на ее любовь со стороны или самого государя, или кого-нибудь из его августейшего семейства... Обыкновенный порядок был такой: брали девушку знатной фамилии в фрейлины, употребляли ее для услуг благочестивейшего самодержавнейшего императора нашего, а затем императрица Александра начинала сватать обесчещенную девушку за кого-нибудь из придворных женихов.
Любопытная черта нравов того времени. Жениться на любовнице императора это считалось не только наилучшим путем к придворной карьере, но еще и честью. Иной взгляд очень редок. Когда, например, очередную "жертву" Николая Павловича, дочь барона Фредерикса, выдали замуж за полковника лейб-гвардии гусарского полка Никитина, и муж позволил себе упрекать жену за предшествовавший свадьбе ее роман с венценосцем, мужа, по жалобе жены, немедленно сослали, и только после того, как его жене надоел петербургский климат и она уехала развлекаться за границу, не в меру требовательному супругу было разрешено вернуться в Петербург.