Блуд на Руси (Устами народа) - 1997 - Страница 45

Несмотря, однако, на сильное развитие тайной проституции, которая не связывалась никакими особыми для нее законами, разврат в России в конце XVII века, или точнее греховные связи за плату, преследовались жестоко. Во всех карательных мерах чувствовалось прежде всего влияние духовной власти. Патриарх Адриан в инструкции от 26 декабря 1697 года старостам поповским и благочинным смотрителям постановил: «Которая вдова или девка приживет с кем беззаконно и родит ребенка и тое родительницу молитвою очистить и младенцу имя нарещи и тое родительницу взять в Десятильнич Двор и допросить, с кем она того ребенка прижила, и того, на кого скажет, сыскав допросить и по розыску учинить ему наказание, бить шелепами нещадно и сослать под начало в монастырь».

В наказе ярославскому воеводе Степану Траханиотову от 13 октября 1698 года предписывалось: Да и того беречь накрепко, чтоб в городе, на посаде и в уезде во всех станах и волостях и селах и в деревнях разбоев и татьбы и грабежу и убийства и корчем и блядни и табаку ни у кого не было; а которые люди учнут каким воровством воровать, грабить, разбивать и красть или иным каким воровством промышлять и корчмы и блядни и табак у себя держать: и тех воров служилым людям велеть имать и приводить к себе в Ярославль и сыскивать про их воровство накрепко.

При патриархальном невежестве наших прадедов , отсутствии гигиены, засилии знахарей и колдунов, религиозном фанатизме — заболевания сифилисом относили к каре небесной и потому не изыскивали средств лечения, а ожидали чудесного исцеления от проказы. Больные не отделялись от семей, никаких предосторожностей не предпринимали. Сифилис вообще принимался за золотуху, простуду, порчу (колдовство), а иногда просто за ничто. Больные же не признавали себя больными и не желали лечиться.

Как и повсюду, правда и ложь на Руси были крепко накрепко повязаны друг с другом. Исстари ложь, в народе называемая еще и блядением, основывалась на представлении, что Всевышний создал женщину из кривого ребра, оттого и пошла кривая ложь, кривая как московская оглобля в городских пролетках да еще при сивом мерине, а если понасмешливей, то дичь во щах и сапоги всмятку. Один сморозит, другой плетет кошели с лаптями. От иного вранья уши вянут врет так, что святых выноси и сам выходи. Через другое вранье не перелезть и под него иглы не подбить.

И во всем повинным считалось безудержное людское воображение, которому одного факта или голой правды мало надо еще что-нибудь наплести по этому поводу, напридумывать, придать весу, а навыдумывав, убедить еще себя и других в правдивости вымысла. Ну а уж если придать сей фантазии еще и художественную форму исторического повествования, то можно даже увидеть, как придуманное, по силе своего воздействия, ничем не уступает подлинным событиям или явлениям.

Пусть Александр Невский, как свидетельствовали летописи, увидел Бога не в силе, а в правде, однако досужие на Руси продолжали веровать в то, что правду говорят только дети, дураки да пьяные. Сомнений нет, истину искали и правду любили очень и очень многие. Истину видели во всем, что справедливо, верно и точно. Правду признавали благостным даром небесным, наравне с правосудием и самой справедливостью. Поскольку же, как полагали, истина Присуща Богу, то стремиться к ней значит желать быть добродетельным. Но вот правда подобна человеку и тоже редко голою ходит, прикрытая одежонкой притворства и обмана, иначе она глаза колет, а потому, хоть и люба людям, но не так сладка, как заблуждение и лицедейство, да и подтвердить ее проверкой иной раз просто невозможно. Такое даже впечатление, что чистая правда над людьми потеряла власть и сама лжи покорилась.

Всякий мог правду искать и любить, однако не с всякий ее сказывал и жил по ней: хороша святая правда, но в люди не годится. Отчего ж? Пробовала правда спорить с кривдой, да свидетелей не стало, и оказалось так, что у всякого Павла своя правда. И если хороша эта правда-матка, то больше не перед людьми, а перед самим Господом Богом. Трудно ей' ужиться с человеком, ибо ходит она уж больно нагишом и редко кому хочется свою душу наизнанку выворачивать перед каждым встречным поперечным. Одно лишь утешение правдолюбцу — сохранять молчание с верою, что истинная правда все же есть на свете и что под прикрытием лжи можно изловчаться, но все это до поры до времени.

И вот, вроде бы правда есть одна единственная, однако глядь, сколько к ней придатков липнет. Скажем, для примера, затаенная правда. Ее обычно отыскивают при судебном разбирательстве, на следствии и в ходе допросов, в том числе и путем выворачивания рук из лопаток. Сообщаемая под пыткой правда уже становится подлинной, и подсевший к дыбе приказной медленно, старательно нижет строку в строку, хотя в ряде слов нет проку. Может получиться и так — на деле прав, а на дыбе виноват.

В памяти народной остается и так называемая подноготная пытка — когда заплечных дел мастер забивал обвиняемому под ногти на руках и ногах гвозди или деревянные клинушки под вопли судьи: Не сказал подлинной заставлю сказать всю подноготную! Среди незамысловатых инструментов дознания находились особые клещи, которыми сжимали ногти до такой невыносимой боли, что пыточный начинал, дабы избавиться от страданий, лгать на самого себя и рассказывать небылицы целыми повестями. По внешнему виду, по особому устройству верхней части клещей, это орудие пытки походило на любимую в народе овощ, за что и прозвано было репкой. Ею выдавливали правду подноготную, приговаривая: Москва слезам не верит и по чужим бедам не плачет. Полученные таким путем показания назывались еще и правдой петропавловской по названию церкви, что располагалась неподалеку от царского Преображенского приказа, в подвалах которого и происходило все это дознание путем истязаний.